От автора: Дорогие читатели!
Перед вами рассказ, в основу которого легли письма казаков — старообрядцев хутора Гуреева, юрта станицы Атаманской Сальского округа Области войска Донского конца XIX – начала XX вв. в Московскую старообрядческую единоверческую епархию.
В одном из писем Агафья, вдова казака Мартияна Текучёва, обращается в Московскую епархию к Архиепископу Савватию. В обращении она просит разрешить упоминать её мужа в молитвах об усопших. Жалуется, что настоятель церкви Успения хутора Гуреева отец Анисимне разрешает упоминать в службах имя супруга, считая его умершим — не по Божией воле.
В хуторах и станицах жизнь мужчин была предрешена с самого рождения. Каждый, рождённый на Дону в казачьей семье, должен был пойти на военную службу. Семья была готова к этому: мальчиков с раннего возраста готовили к военной службе. В военные походы провожали — сыновей, внуков, мужей, отцов, братьев, понимая, что они могут не вернуться, принимая это как неизбежность.
Казаки своим поведением и отношением к родным, соседям старались не обидеть тех, кто потерял своих близких. На улице не разрешались ласки к жене и детям, чтобы не задеть чувств тех, кто лишился родных. На станичных и хуторских правлениях решалась судьба сирот, вдов, оставшихся без кормильца. Детей разбирали родственники, им помогали за счёт станичной казны, а старые люди доживали в семьях у родни и соседей, приглядывая за малышами. Если подростки, не достигшие 17 лет, становились сиротами, то они получали половинную часть отцовского пая, половину надела также получали вдовы.
Судьба семьи казаков — старообрядцев Текучёвых реальна. В исповедных ведомостях, учинённыхв Богоявленской единоверческой церкви Потёмкинского благочиния (станица Атаманская) в 1879 году семья Текучевых идёт под № 196. Исповедались глава семьи Мартиян Карпович Текучёв— 57 лет, супруга Агафья Михайловна 51 год, дочь Агафья 17 лет.
Письмо было написано в 1892 году, когда Агафье было 64 года, а Мартияну исполнилось бы 70.
БУНТ АГАФЬИ
В курене было тихо. От остывающей печи несло кизяком, дымом, закваской для портошного молока и гусиными выжарками, стоячими на припечке.
Старая кошка Анфиса залезла на печку погреться. Она была до такой степени старой, что все забыли, когда у неё были котята, Анфиса уже не мяукала, а скрипела каким-то противным звуком, рвущим кошачье нутро. Почуяв тревогу, кошка зашевелилась, подняла голову, и, навострив уши, посмотрела на свою такую же старую, как и она, хозяйку.
Агафья проснулась в панике от того, что не хватало воздуха, сердце бешено заходилось в груди. Неприятное ощущение прохватывало низ живота и шло по позвоночнику мурашками, отнимая ноги.
Тишина была такой, что казалось — стук сердца слышен во всём курене. Хозяйка, лежа на перине из гусиных перьев, самоею лично пошитой, вдруг вспомнила, что она вдова, ни дать ни взять, год, как вдова — и завыла. И слово то, какое: вдова-а-а. Эх, всю душу вывернуло. Лоб был весь в липкой испарине. В мыслях лихорадочно проносился ночной сон.
—Идём с Мартияном, по улице. Я его ухватила за рукав зипуна, а он на руках несёть маленькую донещку Агафьюшку. На улице холодно, дитя в шубке и шапке зайчачьей, с головы до ног укутана в пуховый платок, завязанный крест — накрест на спине.
Пора настала крестить дочку, а батюшка Анисимперегородил дорогу и не пускает. Якрищу, а крика нет, и сил нет, с уст испускается какой-то сиплый звук: «Мартия-я-ян!» А он отстраняется и уходит в темноту с дощкой на руках. Отец Анисим, раскрыв беззубый рот и растопырив свои клешни, стоит в двери и крищит: «Не положено!»
А Мартияна и след простыл. Да как же энто? Дитя-то родного, без крещения. И бессилиезаползает в душу Агафьина мужа, на батюшку.
—Тьфу ты! — чертыхнулась Агафья.
И надо-жа, такому присниться. Но сон, взаправдашний, прям вот в руку. Перед людьми-то как стыдно. Год, как Мартиян умер, а на службах в церкви и не слышно, что и был такой светлый щеловек. Я к Святому отцу Анисиму и так и этак, про упоминания о муже, а он упёрси и ни в какую. Нельзя упоминать, и всё тут. Не по — християнски энто, не по — щеловещески.
Перевела Агафья взгляд на подушку, освещённую луной. Совсем недавно на ней лежала голова мужа. А сейчас пусто, нет на ней ни единой складощки и головушки Мартиянушки тоже нет.
—Ох, сиротинушки мы, и как же без мужа и отца жить-то, — заголосила Агафья.
— И трудно-то как, без него. Боже, хущь бы ангелом прилетел, хущь коснулся бы рукой шершавой за плещо, хущь бы наволощку помял, слово какое сказал, погладил бы.
Сказал бы:
—Нищё, мать, не такое видали, вы дюжим и энто!
Пока Агафья голосила, тут и турчок присоединился в углу, да как начал турчать.
— Тю, проклятый, и откуды он тут взялси!
Вся семья осиротела. «Кажный казак атаман в своём курене». А вот и нет моего атамана. И вправду как хозяин Мартиян был хороший, всё в дому спорилось. Такой уж адатный, строгий, в церкви попечителем, ни одной службы не пропускал, все уважали, здоровкались первые за версту, кричали: «Здорованощевали, Мартиян Карповищ», и Мартиян в ответ всегда гутарил: «Слава Богу».
Только что, казалось бы, он вышел, и шумить на базах, покрикивая на скотину. Вот-вот зайдеть и скажеть: «Ну, Агафья, у нас приплод, Зорька принесла, принимай, мать!» Вносил в курень закутанного в мешковину маленького телёнка с паровой дымкой — тёплой, пахнущей сеном и молоком. В курене для телка, козлят да поросят всегда гондобил закуток, чтобы те в морозы отсиживались в тепле сутки — двое.
—Иди, мать, раздаивай корову. Я налыгащнащепил на рога, биться не будеть. Первое молозиво для телёнкаоно пользительное.
На косяке двери ещё и зарубки остались Мартияном Карповичем отмеченные, сам писал: «19 января 1890 год отелилась Зоря». В отличие от Агафьи, Мартиян был грамотный, один класс церковно-приходской школы закончил.
А деток в семье долгое время не было. Первый мальчонка умер, от младенческой. Мартиян на службе, да на войне: как-то не получалось. Свёкор со свекрухой ужо коситься да нашептывать начали. Мол, бесплодная-то у нас Агафья, и внуков не понянькаем. Потом Агафьюшка родилась, смуглая, калмычковатая, в мать Мартияна — болдырку Арину, вся в ихнюю породу. Мартиян так любил меня, что дощку Агафьей назвал.
Всё шло ладом, свекровь со свёкром помогали по дому. Мартиян на службе, да на войне, и на Турецкой был, и на Кавказ ехал. Атаман гутарить: Казак без войны не казак. Асколько голов казачки положили там… Нашс войны Турецкой вернулся живёхонек, а смерть проклятая дома застала.
Хтобы мог подумать! Пошёл в гости к своему брату после кабака, подвыпимши, с кем не бывает. Вроде всё чин — чинарём, распили под закуску хорошую, да водка не туда пошла, поперхнулся, воздух стал ртом хватать. Вот и не поспели. Больница в Атамановке, а энто 15 вёрст, покуды довезли, он и дышать перестал. Вот и доставили домой, в последнюю дорогу собираться.
Конь Мартиянушки, Дымок, издалека его чуял. Не дай бог уйдёть куда, а он ужо мечется, ногами перебираеть, ждёть хозяина. Яво как привезли мёртвого — так конь сразу всё понял. Неделю ничего не ел. На ём и отвезли на кладбище.
Перед смертьюМартияни причастился и исповедался в церкви. Как чуял.
По церковным деламотцу Анисиму много помогал. Казаки не дюже любили Анисима, не свой, мол, не из казаков. А муж уговаривал, чтобы оставили яво, за Мартияном казаки стояли, с того и церква поддержку имела, сглаживал все ссоры да распри. Анисим-то в рот никому не заглядывал, как начнёть кидаться на всех, не дай Бог, что не по нём, так сразу епитимью наложить, а за собой ничегошеньки не видел. Сам не безгрешен, весь хутор знает, что стяжатель, деньги любить. И пока по его — так хороши, а только супротив — взъестся так, что света белого не видать. И всё норовит в епархию пожаловаться. Мартиян денег никогда не жалел для церкви, все письма в епархию подписывал. А в благодарность Анисим не разрешил преносить молитву к Богу об умершем. Видите ли, вроде не по-человещески умер. А как оно по-щеловещески? Жил правильно, вот умереть правильно — не судьба.
Затаила обиду на отца Анисима Агафья. Незлобивая по своей сути, она не знала, как это высказать батюшке. И начала выражать протест: то службу какую пропустит, а уж если придёт в церкву, так молчит и с Анисимом не заговаривает. И глазами на него не смотрит, или осуждающе взглянет с прищуром. А тот и не замечает.
Удумал, на службе упоминать Мартияна, чаво мол, водка делает с людьми, это после всего доброго, чаво Мартиян для Анисима сделал. Как будто один мой водку выпивал, Мартиян-то больше вино, и никогда пьяным не валялси, как некоторые.
Оно и вправду на весь хутор три питейных дома. И водка дешевая стопка 100-граммовая 5 копеек, казаки как заграють, так и до дому не сразу добираются. А выпимши-то смурные, огурство позволяют, бранятся, а некоторые, так вообще и за грудки друг друга хватают, буянят, и дома от них покоя нет. Жёнки вон жалуются: то один подерётся с супружницей, то другой. Казаки всё чаще стали прикладываться к стакану, а от этого много бед творится.
Вона соседка пришла, пока лясы точили, несколько раз упомянула, что я теперь вдовая, одинокая, неча её Сёмку просить дрова привезти. Ревнуеть, дура, и на кой он мне сдалси. Моего всю жизнь Мартияном Карповищем звали, а её Сёмку, только и слышно: Сёмка, да Сёмка. Лучше бы за Авдотьей,сношкой своей присматривала, блукаить вон по всему хутору, пока их Ванька на службе. А моя вина какая? Я женщина честная.
Дождавшись утра, Агафья быстро управилась по хозяйству. В ней видна была какая-то решимость.
Достала из сундука кашемировую юбку с кофтой, сшитые недавно, вышла на гальдерею, закрыв за собой дверь, ведущую с гальдереи в дом. Агафья спустилась по ступенькам, ещё помнящим скрип хромовых сапог хозяина, и направилась в сторону, где проживал отец Чертихин, недавно прибывший из станицы Есауловской. Хоть и молод был батюшка, да всё ж таки свой, природный казак донской. Он ей давно намекал, что нечего к Анисиму ходить, а надо прийти к нему в молельный дом и написать письмо Архиепископу Савватию в саму Москву. В письмо положить три рубля на нужды церкви. Три рубля — большие деньги: можно купить одну корову, или самовар, мешок овса или проса, полмешка картофеля, 100 куриных яиц, мешок лука, 3 курицы. Это же целых 60 грамм серебра. Но для мужа родного ничего не жалко.
Бог справедлив, и Архиепископ прочитает письмо моё и разжалобится, разрешит произносить молитвы за упокой о рабе Божием Мартияне. И я буду в храм приходить, слушать, как отец Анисим произносит имя Мартияна Карповича. Как будто сам Господь, сам сын Божий Исус молится за родненького мужа.
Пока Агафья шла к молельному дому, где служил Чертихин, обида, так долго лежащая на сердце вдовы, начала отпускать, недавнее бессилие превратилось в уверенность правильного выбора.
Но с отцом Анисимомз доровкаться пока не буду—решила Агафья, и на службу к нему пока ответа не придёт, не пойду. Вот как придеть разрешительная бумага, так я ему прямо под нос суну, нечево моего Мартияна хаять. Вот так вот.
ПИСЬМО АГАФЬИ
Получено 16 января 1894 года №15
Его Высокопреосвященству Архиепископу Московскому Савватию.
Вдовы казачки хутора Гурьева Атаманской станицы
Агафьи Текучёвой
Прошение
Заочно припадаю я к стопам ног Ваших и прошу от Вас на себя вашего Архиепископского прощения и вкупе благословения, при чём сообщаю Вашему Высокопреосвященству. Супруг мой Мартиян Текучёв от рода в лето 1893 года умер скоропостижно 29 декабря.
Выпивал водку и был 2 раза пьян. Утром трезвый пошел в кабак, и пригласил с собою человека и выпили перед обедом немного водки, и возвратился к товарищу в дом, где был приглашён обедать. За столом же закашлялся и будто бы подавился и не мог говорить, по приглашению в дом через короткое время скончался. При скончании был священник, сподобил его святой тайны. У умершего характер был хороший. Сквернословия от него никогда не происходило. Был попечитель церкви. В прошедшем великом посту был на исповеди и принимал Христову тайну. Во всём этом подтвердят и ниже описанные лица.
А потому припадаю к ногам вашим, прошу Вашего Высокопреосвященство отданной власти Вам разрешить преносить молитву к Богу об умершем рабе Божьем Мартияне, при чём прилагаю деньги три рубля серебром. Прошу Святый Владыко о последнем сообщить мне телеграммой.
7 января 1894 года Агафья Текучёва, неграмотная. Священником Анисимом Васильевичем Сидоровым. Пётр Федотов, Стефан Кондрашов.
Адрес телеграммой:
Атаманскую хутор Гурьев Агафьи Текучёвой Атаманского соблаговоления Области войска Донского.
В этом обращении мы видим бессилие Агафьи в противостоянии местечковому произволу священника Анисима, в то же время прослеживается надежда на положительный ответ Архиепископа, глубокая покорность истинной христианки своей судьбе.
ПРИМЕЧАНИЯ
Адатный (каз.) – правильный
Архиепископ Савватий – предстоятель Древне православной Церкви Христовой, архиепископ Московской единоверческой старообрядческой церкви.
Блукать – гулять от мужа.
Болдырь (каз.) – ребёнок, рождённый от представителей калмыков и донских казаков.
Верста –русская единица расстояния =1,7 км.
Гальдерея, галдарея(каз.) – род закрытого со всех сторон балкона, веранда с большими окнами.
Гондобить(каз.) – что-то делать, создавать, строить.
Гутарить (каз.) – вести беседу, разговаривать.
Донещка (каз.) – ласкательное обращение к дочери.
Закваска – состав, вызывающий брожение. Закваску для молочных продуктов получают из сычуга травоядных животных, из грибковых культур (кефирный грибок).
Закуток, закут(каз.) – уголок, отгороженный в помещении.
Зипун – вид распашной одежды полуприлегающего, расширенного к низу силуэта, с узкими рукавами, без ворота, надевавшийся поверх рубахи. Считался настолько важным элементом костюма, что походы за военной добычей часто назывались «походами за зипунами».
Калмыковатая (каз.) – казачка, по внешности напоминающая калмычку, глаза монголоидные, черты лица азиатские, смуглая кожа.
Капказ (каз.) – Кавказ, речь идёт о Кавказской войне 1817–1864гг.
Кашемир – шерстяная мягкая и тёплая материя.
Кизя́к – высушенный навоз, используемый для сжигания в печи, обогрева, приготовления пищи.
Курень – (тюрк.) казачий дом, кольцо, круг.
Младенческая – заболевание, когда у ребенка повышается температура, перекашивает рот и глаза, всё тело выкручивает.
Налыгач (каз.) – ремень или верёвка, надеваемая на рога запряжённых волов и служащая поводом.
Огурство – непослушание, своеволие, упрямство.
Портошное молоко – откидное молоко. Сливки снимались ложкой в емкость, и ставили в русскую печь. Откидывали молоко в отрезанные голенища от портков (отсюда — портошное молоко).
Попечитель церковный – руководитель попечительства, которое заботилось о строительстве, благоустройстве церкви и причта, благо украшении и ежедневных нуждах храма.
Припечек – часть печки, на которую казачки ставили посуду с едой, чтобы не остыла. Дрова для сушки.
Смурной – опечаленый, строгий, суровый.
Турецкая – Русско-турецкая война 1877–1878 гг.
Турчок (каз.) – сверчок
Турчать (каз.) – стрекотать
